Я знаю, как это, подходя к дому, где жили предки, слышать еще издали скрежет железа, сдираемого с крыши. Этот звук остается навсегда и разрывает сердце.

Поэтому, читая о депортации народов Кавказа, я не просто сопереживаю всем и каждому в отдельности, но и снова слышу этот страшный звук, вспоминаю мужика, спустившегося с крыши и пояснившего, что он, Александр Иванович Савин, выкупил этот дом под снос.

И рассказы бабушек о том, как раскулачивали их матерей и свекровей, как потом вечно скитались, опасаясь, что выяснится их принадлежность к кулакам.

Помню, как я плакала, прочитав рассказ Мусы Бексултанова «Дом по наследству»о том, как чеченец много лет пытался выкупить дом у русской, вернувшись из казахской ссылки.

И, когда, после многих злоключений, бабка все же продала ему родовое гнездо, он умилялся ее рассказам и ее сочувствию чеченцам, пережившим депортацию.

Но первой же ночью, разбирая старые письма, оставленные хозяйкой, он прочитал строки ненависти к тем, кто возвращался из Казахстана.

«А в найденном мною письме старушка писала сестре в Псков:

«Дорогая сестра, нам сообщили недобрую весть, чеченцев и ингушей, говорят, отпускают домой. Не знаем теперь, что и делать. Не дай бог, чтоб это оказалось правдой…».».

Но, будучи настоящим мужчиной, он не пошел и не высказал в лицо русской старухе те чувства, которые его переполняли.

Потомки депортированных и сейчас делятся воспоминаниями о том, как зачастую мусульмане, аварцы, не пускали чеченцев обратно в свои дома.

И, напротив, многие рассказывают о том, как новые хозяева уступали дома, или семьи долго жили под одной крышей.

Порой приходится слышать слова чеченцев о грозненских русских, что это не такие русские, «это наши русские, они –другие».

Но в домах этих «не таких» на почетном месте красуются трофеи – глиняные кувшины, в которых чеченки носили воду в стародавние времена.

И естественное чувство ужаса и непонимания переполняет тех, кто рассказывает о том, как русская орда закидывала гранатами подвалы, где хоронились русские, ожидавшие «своих», чтобы те помогли им выехать из-под бомбежек.

Эта тема стала стержнем в деятельности русско-«чеченской писательницы» Полины Жеребцовой, дневники которой переиздаются в той самой Русне, откуда она сбежала на благополучный запад.

Понять стресс ребенка, когда «наши нас бомбят», можно. И то, что эта травма не заживает, объяснимо.

Но, даже пройдя все ужасы, она не перестает говорить о том, что сидит в этих самых «не таких русских».

Она говорит то, чего русские переселенцы времен депортации желали получить хотя бы как минимум.

«В центре Грозного, в начале Первой войны 1994 года, в основном жили русские, этнических чеченцев было мало. Они жили в селах, ближе к горам, занимались животноводством, работали строителями по всему СССР. Строителей-чеченцев – ценили. Работящие. Без вредных привычек»…

Невольно всплывают строки оккупанта Деникина о братьях чеченцев, ингушах, но уже без необходимого грима.

«Ингуши – наименее численный и наиболее спаянный, и сильный военной организацией народ – оказался, по существу, вершителем судеб Северного Кавказа.

Моральный его облик определен был давно уже учебниками географии: «Главный род занятий – скотоводство и грабеж»… Последнее занятие здесь достигло особенного искусства».

Само собой, что сейчас все это упаковано в золотистую обертку «дружбы народов».

«Города Грозного, который был многонациональным, давно нет. В моем детстве там роднились и вместе справляли праздник Пасхи и Уразу-Байрам русские, чеченцы, ингуши, армяне, украинцы, кумыки, цыгане, евреи и другие народы. Тот город разбомбили и уничтожили.

Власти сделали большую ошибку, не сумев договориться между собой. Народы – перессорили. Землю – залили кровью детей всех национальностей», — пишет Жеребцова.

Как бы им хотелось, чтобы чеченцы так и остались сельскими скотоводами, приезжая в город на рынок и строителями красивых домов для жителей «многонационального Грозного», раз уж так получилось, что русские не смогли создать на Кавказе моноэтнические поселения.

Хотя именно те чеченцы, которым «посчастливилось» жить в этих «многонациональных городах», с болью вспоминают, как родители вынуждены были отдавать их в интернаты, чтобы они получили образование, как им запрещали говорить на родном языке не только между собой, но и с родными, изредка их навещавшими.

А те, кому удавалось закрепиться и жить в крупных городах и райцентрах, порой знают родной язык настолько приблизительно, что вынуждены изъясняться между собой на русском.

И все то же самое – адепты вечной «дружбы народов» следили, чтобы дети общались на их языке.

Мы все жалеем о каких-то воспоминаниях детства, о чем-то, чего уже не вернуть, но они, эти «не такие русские» жалеют о том, что чеченцы вернулись и «отобрали» у них то, что их отцы и деды, в свою очередь, сами присвоили ценой неоднократной попытки уничтожить чеченцев, ингушей и другие народы Кавказа, перессорив их.

«Чеченцы, помимо сложной внутренней своей распри, разделились и по признакам внешней политики, образовав одновременно два национальных совета: Грозненский округ, имевший старые счеты с терцами, по постановлению Гойтинского съезда шел с большевиками и получал от них деньги, оружие и боевые припасы. Другая часть чеченцев – Веденский округ, подчиняясь решению Атагинского съезда, стоял на стороне казаков, хотя и не оказывал им непосредственной помощи, и был против большевиков. Первые были связаны поэтому теснее с Ингушетией, вторые с Дагестаном. Между обеими группами разгоралась сильнейшая вражда, приводившая иногда к многодневным кровопролитным боям, чем до некоторой степени смягчалась опасность положения терских казаков. Осенью 1918 г. Чечня установила близкие сношения с турецким командованием в Баку, которое через Дагестан оказывало чеченцам помощь оружием», — описывает ниже Деникин в своих «очерках».

И мы видим последствия колониальной политики, но даже теперь возможно услышать затаенные стенания почитателей повсеместного «русского мира», прикидывающихся на худой конец космополитами.

При этом, чеченцы, в очередной раз возрождаясь, восстанавливая самосознание, делали и ИншааЛлах будут еще это делать на своей исконной земле.

А русские начинают кричать об ущемлениях своего жизненного пространство везде, куда смогли доползти.

Они сразу и навсегда считают все оккупированные земли своими по определению и возмущаются очень искренне, а за клеше о «дружбе народов и интернационализме» стоит все та же ненависть к тем, кого они и так уже угнетают.

«Уж коли зло пресечь,  Забрать все книги бы да сжечь». Так и всех, оказавшихся на пути русских захватчиков взять бы да и сжечь в Хайбахе, утопить, заморить голодом, лишить корней дома и на чужбине.

И ничего не поделаешь с этой извечной русской мечтой.

Анна Марушевская
Для Чечен Инф