«На Кавказе русский солдат, со своей кремневой гладкостволкой времен двенадцатого года 19-го века, впервые познакомился с действием нарезного оружия –познакомился на самом себе. Винтовки горцев представляли собою, правда, один из самых первобытных образчиков этого типа, но все же они давали возможность поражать противника на таком расстоянии, на котором русские гладкоствольные ружья были для них совершенно безвредны. То, что тогдашняя винтовка, – куда пулю приходилось загонять молотком, – стреляли много медленнее нашего солдатского ружья, было весьма плохим утешением: горец отвечал на сто наших выстрелов одним, но почти никогда не давал промаха, тогда как из ста русских пуль редко попадала в цель хоть одна.
В конце концов, “опытные” кавказские генералы применились к оружию своего противника, но при помощи средства столь варварского, что оно могло употребляться лишь в русской армии Николаевских времен: идя в атаку, они, обыкновенно, пускали первую роту отдельно вперед, – под расстрел горцам, в том расчете, что последние, разрядив по ней свои винтовки, не успеют зарядить их снова не раньше, чем остальные роты будут уже у них на шее.
Прием иногда удавался, но чеченцы были не столь просты, чтобы допускать русских беспрепятственно на близкую дистанцию к своим позициям. Они всячески старались затруднить доступ атакующему, в самых широких размерах применяя искусственные препятствия. Классическим их образчиком сделался завал, так хорошо всем известный из лермонтовского стихотворения; это была груда срубленных деревьев, плотно переплетенных между собою ветвями. Пока наступающая русская колонна преодолевала эту преграду, неприятель успевал отступить на другую позицию и снова зарядить свои винтовки. А за первым завалом русские встречали второй, третий – и так далее, пока сомкнутый строй русской пехоты не бывал окончательно расстроен, и дальнейшие штыковые атаки становились невозможными.
Но и самый сомкнутый строй можно было использовать: другим любимым приемом горцев было занятие фланговых позиций, откуда они успевали перебить на выбор массу людей, прежде чем неуклюжая в горах или в лесной чаще пехотная колонна успевала перестроиться и переменить направление атаки. Что горцы тем временем исчезали, – это само собою разумелось, и те же опытные генералы принимали за правило не отвечать на фланговые атаки противника, стараясь только не дать последнему разрезать отряд и охватить арьергард или авангард…
Во избежание такого несчастия, отряд в горах обыкновенно двигался “ящиком” – артиллерия и обоз в центре, пехота в несколько рядов по обеим сторонам, спереди и сзади смешанные отряды из пехоты и кавалерии. Такой “ящик” медленно преодолевал один завал за другим, не обращая внимания на сыпавшиеся справа и слева пули – и настоящие “военные действия” начинались лишь тогда, когда на дороге отряда попадался аул: тогда жгли сакли, топтали посевы, истребляли фруктовые деревья и виноградники (скот горцы обыкновенно успевали угнать), словом, уничтожали “жизненные средства” неприятеля, неуловимого и неуязвимого для русского оружия. Но уничтожение двух или трех аулов стоило обыкновенно таких жертв – благодаря обстановке всего похода, – что дальше не решались идти, и с торжественными реляциями о “победе” возвращались домой, в одно из русских укреплений….
Нужно прибавить, что реляции, стыдясь хвастаться только сожженными аулами и желая показать дело в глазах начальства более “прибыльным”, обыкновенно немилосердно привирали (кто же и как стал бы проверять, что там именно происходило в горах?), живописуя такие военные эффекты, каких никто из участников похода и не думал видеть. Это было обычаем – и его не стыдились даже крупные люди, как Барятинский, не говоря уже о других, для которых карьера составляла всю цель жизни.
(…) Ермоловские солдаты массово перебегали в демократическую Чечню. Вопрос о выдаче этих беглецов был одним из наиболее острых и портивших отношения между русской администрацией и чеченцами.
(…) О масштабах военных действий дает представление и численность царских войск, сосредоточенных на Кавказе: от 250 000 в середине 40-х годов до 300 000 к концу 50-х годов».
_________
Михаил Николаевич Покровский, историк, академик АН СССР. «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии». (Сборник статей). Издательство «Красная Новь». М., 1923 г.
